Попри всі революційні настрої свого старшого сина Ізраїля/Самсона голова Рода Сахно Немзер и его жена Мэрим-Сорэ (мои прапрадед с прапрабабушкой) продолжали придерживаться в повседневном быту религиозной традиции.
Другая их праправнучка Марина Маратовна Медецкая в своей книге "Перрон для оптимистов" (по воспоминаниям своей прабабушки Розалии Йоффе/Немзер, жены Самсона Немзера) пишет об этом так.
Роза очень тяготилась патриархальным укладом гадячской жизни. Даже слово такое маленькое, местечковое, противное – Гадяч.
***
А дальше была пятница – всё приготовили и поставили в русскую печь томиться. Назавтра только сидели за семейным столом: дед по-прежнему соблюдал субботу, не обращая внимания на протест сына Самсона против религиозных предрассудков.
Утрата традиции в советские времена
Моя собственная прабабушка младшая сестра Израиля/Самсона Софья Сахновна в послевоенные годы в своей семье уже не соблюдала ничего предписываемого евреям иудейской традицией, но её старшая сестра Рахиль с мужем Михаилом Раввичем продолжали соблюдать требования кашрута.
Мама Катя мне рассказывала, что тётя Рахиля покупала на рынке живую курицу и несла её к шойхету на забой, чтобы мясо было к семейному столу кошерным.
Бабушка Мура дочь Сони, как я понимаю, уже полностью была атеисткой. Не знаю, насколько искренне она вступала в члены КПСС, но религиозной она точно не была.
Мама же моя Катерина совсем ничего не знала о Боге. Ни по-иудейски, ни по-христиански, никак вообще!
Я сама начала изучать иудаизм где-то в начале 2000-х годов (после курса знакомства со Священным Писанием вместе со Свидетелями Сторожевой Башни в 1993 - 1998 годах).
Надо сказать, что в это же время и самая младшая дочь Софьи Тома Николаевская, моей бабушки Муры младшая сестра, будучи в советские времена коммунисткой и парторгом, тоже начала библейское изучение в Собрании свідків и 4 июля 1994 года в день моего крещения на областном конгрессе в Харькове мы с ней встретились там на стадионе как "духовные сёстры".
Так распорядилась моим духовным прогрессом моя судьба, что благодаря болезни нашего младшего сына Андрея летом 1996 года и последовавшему за ней собственному нехилому расстройству психики летом 1997 года я смогла покинуть тоталитарную секту, коей несомненно является Общество Сторожевой Башни, Тамара же продолжает своё служение Богу так, как её научили там, по сей день (отказываясь при этом от любого общения со мною, как велит ей "теократическое" предписание поступать с "отступниками").
Отказ от еврейства
Возвращаясь к анализу семейного уклада брата моей прабабушки Сони Самсона/Израиля Немзера, читаем в книге Марины Медецкой "Перрон для оптимистов" о случае в Полтаве 20-х годов с сыном Самсона Немзера и Розалии Йоффе Виктором:
А Витя вообще удивил. Прибежал с улицы весь разгорячённый и кричит:
– Мамо! Ми з хлопцями зараз одного жидка потрусили! (Мама мы с ребятами одного еврейчика потрясли!)
– А ты кто? - как можно спокойней спросила Роза.
– Я українець… чи французік?.. (Я украинец… или французик?..)
Потом добавляет по-французски:
– Mais ne va pas dans notre rue, La progeniture juive. (A пусть не ходит по нашей улице, еврейское отродье.)
Пришлось читать ему целую лекцию об интернационализме.
Обратите внимание - еврейский по всем корням ребёнок растёт в двуязычной семье, зная с рождения французский язык (родившись в Париже) и украинский (переехав с родными в советскую уже Украину на Полтавщину), но не зная ничего ни про идиш, ни про собственное еврейское происхождение, ни про исповедуемые его родителями принципы интернационализма, в конце концов!
А как же тот ходивший по их полтавской улице в 1927 году "жидок"/"еврейское отродье", которого они "потрясли" с мальчишками? Выходит - сберегал в своей семье религиозную традицию предков? И продолжал за неё от ближних своих - новоявленных совков - по-прежнему, как и при царизме в насквозь пропитанной антисемитизмом Российской Империи, отгребать тумаки и шишки?
Те же самые тумаки вынуждена была раздавать обидчикам маленькая отважная еврейка Тома Николаевская, учась в запорожской средней школе №30 в трёх шагах от ДнепроГЭСа, где получала от одноклассников обидные "жидовские" прозвища. А рождённая от русско-украинского отца Гамаюнова Катя моя мама - нет, всячески подчёркивая всю жизнь свою "русскость по отцу" и дистанцируясь всеми силами от еврейской ветви своей семьи...
Шоа - Катастрофа еврейского народа
В 2009 году меня занесло в зал запорожского Благотворительного Фонда Хэсэд Михаэль (много помогавшего материально моей болеющей маме-пенсионерке как жертве Холокоста до самой её смерти в феврале 2008-го) на День памяти этих самых Жертв...
Вернувшись оттуда 21 апреля домой с книгой о Бабьем Яре и начав для себя в дневник переписывать стихотворение Евгения Евтушенко, я внезапно с ним вступила в диалог.
Евтушенко:
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно...
Мне сегодня столько лет,
Как самому еврейскому народу...
Мне кажется сейчас — я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
И до сих пор на мне следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус — это я...
Мещанство —
мой доносчик и судья.
Я за решёткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплёванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется —
я мальчик в Белостоке.
Кровь льётся, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
И пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
«БЕЙ ЖИДОВ, СПАСАЙ РОССИЮ!»...
Васильева:
вот-вот сегодня, здесь, на «Хэсэде», опять,
подумай, Благородный СЫН России-Украины Евтушенко,
Что, избивая мою жидовскую мать,
насилуя насилием Россию,
Тот, бивший, бывший, но лабазник в ней россию СПАС!
В той матери моей жила сама Россия
Взжелавшая избитой быть за то,
что к себе в дом и в гости пригласила
Гостей далёких, но при этом ни пальто
не помогла им снять, ни ноги не отмыла,
Не принесла им хлебца и воды,
А воду свою грязной ощутила,
сказав, что ей её из крана выпили ЖИДЫ.
Эта Россия, будучи гостеприимной,
того далёких странствий гостя пригласив,
Взяла его в пасынки так красиво,
аж ненавистной ненавистью возлюбив.
И стала мама моя русской украинкой,
не понимающей, где выход, а где вход,
Во что ей верить? Почему жидовкой
её со всех сторон зовёт народ?
Её, не ведавшую о евреях
уже ни даже ветхое «Шалом»,
Не понимающую, почему в апреле
евреи сидят седер за столом?
Не понимающую НИ-ЧЕ-ГО о Боге, как и Россия, собственно, сама.
Она себя отчаянно побить просила за то, что Ей Его не принесла.
Но, видно, долго, очень долго и трудно ей идти пришлось...
А труд на то и труд, чтобы бессильному
от Бога СИЛЬНЫМ стать когда-нибудь далось...
Евтушенко:
О, русский мой народ!
Я знаю — ты
в сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту моей земли.
Как подло,
что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя «Союзом русского народа»!
Мне кажется — я Анна Франк,
прозрачная, как веточка в апреле.
И я люблю. И мне не надо фраз.
Мне надо, чтоб друг в друга мы смотрели...
Васильева:
Товарищ наш и брат по крови Женя,
дай мне тебя сегодня мысленно обнять,
обнять твою святую Душу,
познавшую в 1961 — волшебным перевёртышем всё,
что не каждый из евреев здесь сегодня понял так, как ТЫ тогда,
когда Россия ввысь взлетела, покоряя небеса,
Гагаринской фамилией прославив полёт Мечты труднейший...
ТРУДНЕЙШИЙ??? Чем труд Любви, принесенный во имя Славы, почётного Полёта и красы... КРАСА...
Красива смерть... Когда во мне она не вызывает больше гнева,
не вызывает больше страха, но в ЯРУ,
но в ЯРОСТИ её неистребимой, я ЯРКОСТЬ СВЕТА БОЖЬЕГО,
но не отцовского отныне, а БАБЬЕГО в себе превознесу...
Евтушенко:
Я — каждый здесь расстрелянный старик.
Я — каждый здесь расстрелянный ребёнок.
Васильева:
НО! ПУСТЬ СЕГОДНЯ ЗДЕСЬ НЕ ПОХОРОНЯТ БОЛЬШЕ никого,
а тот, кто, выполнял когда-то добросовестно бессовестную миссию антисемита, прольёт сегодня робкую слезу над именем Ребёнка, воскреснув навсегда в великой славе за ценность и добро ТАКОЙ слезы...
И если я сегодня плачу здесь об Анне, то, Анечка, прошу Тебя, засмейся, но без слёз!
Возвращение к истокам?
Так удачно и очень сложно повернулась ко мне жизнь, заставив меня саму вернуться, будучи уже духовно сформировавшимся человеком, к своим Родовым Истокам.
Я, в отличие от своей духовно потерявшейся в совкой безыдейности мамы Кати, знаю, что такое седер, какое значение придаётся в иудейской традиции всем праздникам, начиная с еженедельного шаббата, хотя и не считаю себя обязанной иудейскую традицию соблюдать - таков мой свободный на сегодня духовный Выбор...
Не отрицания ни в коем случае Б-га как такового, но понимания Его мною на ином сегодня современном уровне, который мною раскрывается на соответствующем тематическом сайте.
Сравнивая судьбу пламенного коммуниста-идеалиста ставшего атеистом Израиля Немзера, закончившего жизнь в запорожских застенках НКВД, будучи при этом пылко преданным коммунистическим идеалам, с судьбами сберёгших верность ценностям иудаизма его ровесников, подвергнувшихся в 30-е годы по всему СССР не меньшим репрессиям за свои оставшиеся непоколебимыми религиозные убеждения, невольно приходишь к печальной констатации - они хотя бы точно знали - за какие бережно сберегаемые в их семьях ценности они претерпевали пытки и принимали мученическую смерть...
А Израиль/Самсон - знал? За какое фактическое предательство им своих семейных традиций достались ему осенью 1937 года в запорожских застенках НКВД его собственные мучения и последовавшие за его арестом репрессии жены Розалии...
Весной 1927 года, знакомясь в Запорожье с начальником строительства Днепровской ГЭС Александром Винтером, пылкая интернационалистка-Розалия представилась ему чужим отчеством!
– Могу я познакомиться с врачами амбулатории? Я набираю педсостав для медучилища, мы могли бы сотрудничать. Кадров катастрофически не хватает. Я даже сестре в Москву написала. Она педиатр, может, бросит всё и приедет, – Роза впервые делилась своими заботами с едва знакомым человеком, но ведь эти заботы были общими, ей казалось, что и великая стройка, и её маленькое училище – частички прекрасного будущего.
– Знаете, Розалия…
– Михайловна, – неожиданно для себя подсказала Роза, и в дальнейшем во всех документах она была не Хайкелевной, а Михайловной, окончательно закрепив отрыв от своих корней.
Возвращаясь сегодня частью своей собственной семьи к еврейским корням и к иудейской духовной традиции, я горячо желаю нашему сыну Ивану/Йонатану, его жене Ольге и внукам Егору/Орэлю и Валерии/Лиоре всегда и везде помнить и хорошо понимать суть и смысл своего собственного самостоятельно сделанного духовного Жизненного Выбора, последовательно следуя принципам исповедуемых этим выбором Ценностей!
